Город пропавших без вести.Часть вторая: Птица

                                                                                         фото Тамара Ельнова

                                                     Город пропавших без вести.

                                                                      ПТИЦА

            Прошло три недели, и я стала свыкаться с птицей. Она поселилась внутри внезапно, не спрашивая разрешения на заселение. То черным пятном в легких, гибким комком в животе, то мятой скрепкой, расправляя крылья. Теперь чужая история стала моей, белые кораблики призраком моих мыслей, девушка, что умирала в лесу от раны, открытой ямы из которой выбралась птица моим сном каждую ночь. Она жила внутри меня тихо, иногда царапая крыльями легкие, но особо не металась и не кричала. Только, может, когда на улице шел дождь. Птица не любила дождь. Тогда она клювом отдирала кусочки моей плоти, так, во всяком случае, мне казалось. Я и сама не любила дождь. Теперь нас было двое, а болело мне сильней. Конечно, про птицу я никому не говорила. Я сходила на снимок, убедилась, что птица всего лишь мой фантом, и просто жила с ней втайне от других. Я еще хорошо помнила белые бумажные кораблики и большие печальные глаза той девушки. Раненую птицу и её смерть. Та свобода, что обрела она, не нужна сейчас была мне. Как равно больничные окна и белые пилюли, дающие сон и убивающие надежду. А мне нужна была надежда. Вера, что в моем городе найдется для меня место, где смогу стоять с кем-то и вдыхать пыльный минский воздух, держась за руки, переплетаясь мыслями.

            Наступил  одиннадцатый день весны. Мой день рождения. Я отключила все телефоны и  поехала к маме. Забравшись с ногами на диван, мы пили вино и говорили о мелочах.  О том, что на даче опять протекла крыша и нужно ее залатать, а кому? О деньгах, уплывающих сквозь руки, о мужчинах и одиночестве. Выкурили пачку сигарет, мама старалась меня поддержать, а птица молчала. Я уехала домой грустная, с подарком  в бумажном пакете. На троллейбусе две остановки. Мне хотелось узнать, звонил ли кто-нибудь мне, но я отключила все телефоны, значит, не расстроюсь, если нет. В почтовом ящике лежала открытка. На сером картоне четко выведенные синие буквы: «Если не найдешь дом для птицы, через год она умрет. С днем рождения»

С днем рождения. Ха-ха…Вот так прошел мой день нового глупого года одиночества.

            Весна приближала лето, я стала усерднее работать. Чтобы отвлечься от невыносимо скользких грустных мыслей. Они прилипали к моему позвоночнику и не давали нормально дышать, двигаться, думать в трезвом нормальном направлении. Они были ни о чем, словно эхо, кто я, где я, что мы…пульсировали, били, отчего становилось, совсем худо. И в такт им птица начинала внутри меня дергаться.

            Я набрала много заказов. Люди приходили в студию один за другим, и я уходила в их личности с головой. Начинающие модели, с их выпирающими косточками и длинными ногами просили одного и того же. Выгнутые руки вдоль лица, анфас, профиль, ровный свет, томный взгляд, надутые губы. Они проходили вереницей одинаковых плоских шаблонов, нарочитой худобы и одинаковости улыбок. Я щелкала их автоматически, не притрагиваясь к их душам. Они были пустыми сосудами, но уходили всегда довольные качеством фотографий, преисполненные надежд в светлое модельное будущее. Я была довольна работой с ними, ведь иногда мне удавалось сделать кого-то из них счастливой. В плоскости глянцевой фотографии они видели свою неповторимую красоту. А мне платили деньгами. Редкими посетителями были люди, которые хотели портретное фото. Но для меня такой клиент был на вес золота. Ведь именно с ними было мучительно сладко работать. Узнавать, извлекать, тренироваться, пытаться добиться результата, в котором в одной вспышке фотоаппарата отразиться часть души. Незнакомцы, что в доли секунд становились мне ближе. Они, конечно, не знали, что я ставлю на них свои эксперименты, что я учусь, дабы в будущем ловить камерой душу за хвост и печатать на бумаге.

            Единственное за что я не бралась  - это свадьбы. Меня тошнило только от одной мысли, что надо бегать с камерой по парку и у каждого дерева фотографировать двух новобрачных. Белые платья, черные костюмы, пьяные свидетели, строгие мамаши. Я слишком хорошо видела, кто кого сильнее любит, кто ненавидит, где роль играют деньги, и какой будет свекровь. Редко на празднике была любовь, чаще это был  её призрак, а невесты в белом лишь утопия сказки, в которую никто не верит.

            Меня осуждали за такой взгляд, ведь свадьба приносит неплохой доход. Но я не могла отказаться от себя. Фотографировала в своей маленькой студии под заказ и иногда для журналов. Меня все устраивало. Я даже уволилась из журнала, где подрабатывала секретарем. Птица мешала работать в офисе,  я хотела свободы.

            Я сидела в студии и ждала Женьку. Именно он предоставил мне помещение. Сам платил аренду, помогал с закупкой оборудования, и, в общем, был неплохим другом. Мы познакомились с ним еще в студенческие годы. На жуткой вечеринке студентов-музыкантов в  квартире ударника. Женьку отчислили за не сдачу сессии, он был весел, что свободен, грустен, что останется без образования, пили мы много. Потом как-то случайно переспали в темной спальне, сбежали в три часа ночи  и гуляли по городу. Мы болтали, и сразу стало ясно, что мы однозначно не пара. И с тех пор созванивались, гуляли по городу. Женька успел за это время купить палатку на рынке и удачно торговал всякой мелочью. А студию сделал для себя. Хотел фотографировать. Но после первых снимков устал, разочаровался и решил заняться живописью. Маленький уголок выделил для рисования. Технику выбрал простую. Рисовал все маслом и обязательно вверх ногами. Перспектива получалось смазанной, все, что он рисовал - это дома, крыши, люди, бредущие вдоль улиц, были неровно кривыми, но все равно в его картинах была атмосфера. Нечто уютное было в этом искажении. А я фотографировала. Уже работая на себя.

            Зазвонил мобильный.

            -          Да.

            -          Привет, -  мужской голос. – А ты можешь меня сфотографировать голым? – ровный голос, без эмоций.

            -          Могу, – я даже не вздрогнула.

            -          Все отказываются.

            -          Я не все.

            -          Тогда завтра может?

            -          Приезжай к пяти, – я продиктовала адрес.

            -          Хорошо.

            В моей практике не было еще человека, который хотел быть на фото обнаженным. Тем более мужчина. Решила, что для подстраховки я попрошу Женьку побыть со мной. Ведь приятный голос может принадлежать и маньяку. Но, возможно, это стереотипы.

            Пришел Женька и дал мне в руки бутылку пива. Был угрюм. Птица внутри вдруг ожила. Я решила уйти.

            -          Жень, я пойду.

            Он махнул головой. Был не в настроении, а значит, его лучше не беспокоить. Я ушла в пыльный город, что только-только оживал после зимы.

            Я сидела на полу в гостиной, пила пиво и на меня накатила тоска. Словно волна, омыла мое тело и погрузила в тяжесть уныния. Я вспомнила Урагана. Как он смотрел на меня с легким прищуром, как его пальцы ломали мои в своей руке, вместо слов, что могли сорваться с губ. Как уходил прочь в ночь, а я смотрела в его широкую спину, в легкий поворот плеч, и думала о том, что нам никогда не узнать что такое общее утро на двоих. А утро самое важное для двоих. В нем до смешного все романтично и тем больнее потом воспоминания. Но я представляла. Что буду лежать под его рукой, только так, а потом целовать в подмышку и убегать на кухню готовить кофе. И яичницу. Буду пить кофе, смотреть, как он ест и курить сигарету. Только так. И может, за окном запоет птица. Защебечет ласково, нарушая наше единение и добавляя в наше утро новый смысл.

            А Кеша? Он был с утром и ночами, с тишиной и музыкой. Но ушел.

Раздвоенность…

            А я сижу, пью, птица упала на дно живота, и тихонечко шевелит шеей, отчего мне щекотно. Я пьянею от мыслей, и рука тянется к телефону. Я звоню Машке. Где она? Мы так давно не разговаривали. Но гудки: пум-пум-пум…и я засыпаю. Прямо на полу.

            В три часа ночи просыпаюсь от того, что затекла шея. Пошла на кухню выпить воды.

-          Ку-ку!

            Я подпрыгнула. Явный женский голос за моей спиной. Медленно я повернулась и увидела размытый силуэт девушки на стуле. Она мило улыбалась, обнимая себя за плечи.

            -          Ты кто?

            -          А чего не испугалась? – она прищурилась.

            -          А нужно? – я села рядом с ней за стол. Поставила чашку перед собой.

            -          Все боятся призраков.

            -          А ты призрак? – я подумала, что, наверное, я просто сошла с ума. И видимо давно. Еще тогда, когда попала в тот бар.

            -          Вообще не совсем. Я - это я. Часть меня. Часть моей души.

            -          А вторая где?

            -          В больнице. Лежу в коме, – она упала лицом в руки. Ее волосы разметались в разные стороны и стали похожи на водоросли под водой. Я несмело дотронулась до них. Но ничего не почувствовала. Лишь столешницу.

            -          И зачем ты сюда пришла? -  я выпила всего лишь две бутылки пива.

            -          Ну, причем тут пиво?! – она вскинула на меня свои серые глаза. – Я пришла к тебе! К тебе, понимаешь? Так как ты одна меня видишь. Другие нет. Даже мама…Она чувствует меня рядом. Оборачивается на мое касание. Но не видит. А мне так хочется с ней поговорить. Попросить прощения за все. И сказать, что уже неважно умру я, выживу ли, главное что я люблю ее. А она не слышит, не видит.

            -          Ага. – Я смотрела на нее, не понимая ничего. Но то, что моя галлюцинация читает мои мысли, собственно еще не значит, что она – реальность.

            -          Дура ты! – девушка-призрак вскочила со стула.  – Птицу ты считаешь реальностью, а меня вымыслом…дура……- она растаяла в воздухе.

            -          Подумаю об этом утром.  – Я решительно отправилась спать. В ушах еще звучало «дура». Но кто спорит-то?

            Мы часто думаем о том, что появись в нашей жизни любимый человек, мы спасемся от одиночества. Но в моей жизни так никогда не было. Были мужчины, запахами, объятиями, поцелуями, ночными разговорами и любовью, приходящие в мой мир, оставляющие следы, но не врастающие в меня. Я стремилась к ним, как мотылек к светящейся лампочке в ночной мгле, обжигалась о стекло и улетала, опять, одна. А, может, так было лишь потому, что я придумывала себе все это? В мире мужчин все проще - секс, свадьба, любовницы, еда, работа, футбол. Нет этих пыльных воспоминаний о касаниях и красивом изгибе локтя. То, что мы приписываем им, мужчинам, эти мысли, что они думают о нас, когда идет дождь, в чужих лицах ищут самое красивое и любимое - все ложь. Есть лишь секс, презервативы и деньги. А у меня замысловатые иллюзии.

            Я ждала своего незнакомца. В студию вошел высокий молодой человек. Смугловатое лицо, торчащие темные волосы, капризный рот, темные серые глаза с черными крапинками. Он был в черной куртке и джинсах. Вошел, бросил рюкзак на пол и посмотрел на меня. Его бровь поползла вверх.

            -          Ого! Такого я еще не видел, – он подошел ко мне и положил ладонь мне на грудь. Он смотрел прямо внутрь меня. Я молчала. – Зачем тебе внутри птица? – он наклонился ко мне, и я услышала его дыхание.

            Я молчала. Тело неожиданно покрылось мурашками, словно я вошла в  холодную воду. Он смотрел прямо в глаза, и я захотела его поцеловать.

            -          Это ты хочешь фотографироваться голый? – я прошептала.

            -          Да, я. – он ответил так же шепотом, не убирая руку.

            Мы смотрели друг на друга. В его глазах я видела ледяное море, он в моих - страх и недоумение. А внутри меня чуть слышно дышала птица.

            -          Так, может, мы начнем? – я резко убрала его руку. 

            Он улыбнулся. Прошел за ширму, разделся там и вышел ко мне. Я указала ему на стул.

            -          Почему? – спросила я его, когда он сел.

            -          Я хочу знать какой я. – он сел на стул, широко расставив ноги, руку одну поднял и заложил за шею, другая лежала на колене. Я стала фотографировать. Его  тело говорило мне обо всем. Нагота тут была тем почерком души, который так ловко скрывает одежда. Я понимала его. Я сделала сто снимков. Он иногда менял положение рук, но не позу. И это было хорошо. Сидящий  на стуле, он был и бог, и мальчик, в нем сочеталась и сила, и кротость. Крепко сложенный, он в тоже время был слегка растерян, а с новой вспышкой, уже казалось, он встанет со стула и подбежит ко мне, чтобы схватить меня за горло.

            -          Будешь кофе? – я растерянно стояла у стола, и думала о том, как спросить его про птицу.

            -          Буду.

            -          Как ты её увидел?

            -          А что это так трудно?  - он сел рядом за стол и посмотрел на меня. 

            -          А ты как думаешь? – я залила кофе кипятком.

            Мы оба молчали. Мне было очень тяжело находиться с ним рядом.  Что-то читалось в его странных глазах, не вопрос и не желание, что-то большее, но не уловимое мною.

            -          Ты меня тоже увидела, – он прищурился.

            -          Да. Ты прав. Но ты этого сам захотел. И теперь я знаю о тебе чуть больше.   Твое тело сказало мне все твои секреты.

            -          У мужчин нет секретов, - он засмеялся.

            -          А у меня есть, - приложила руку к животу.

            -          Как ее зовут?

            -          Никак. Я не давала ей имя, равно, как  и не просила селиться внутри  меня.

            -          Меня зовут Ален, – он протянул ко мне свою руку.

            -          Что за дурацкое французское имя?  - я закурила. Ален, не спрашивая разрешения, взял из моей пачки сигарету.

            -          Мама - ярая поклонница Делона. Что я могу поделать. Поэтому зови меня Леон.

            -          Ага. Мама любит Алена Делона, а ты образ киллера из известного всем фильма? – я засмеялась.

            -          Между мажором и убийцей я выбираю симпатичного убийцу.

            -          Ты мог стать Васей…

            Он тихо засмеялся, выпустив мне дым в лицо.

            -          Спасибо за кофе девушка-птица. Завтра приду за фотографиями. И сильно меня не рассматривай. Это нечестно.

            Он взял рюкзак и поспешно вышел.

            Я задумчиво смотрела на непотушенную сигарету в пепельнице и впервые за долгие месяцы улыбалась. Птица щекоталась.

            Я перебирала фотографии, наводила порядок в папках с уже распечатанными фото, как вошел Женька. Он был чем-то озадачен, волосы взлохмачены, щеки красные.

            -          Жень, что случилось?

            Он упал передо мной на колени и прикоснулся руками к моим ногам.

            -          Если я скажу тебе, обещай, что не станешь стыдить меня?

            -          Жень, ну что ты. Когда я была ханжой? – я опустилась рядом с ним, и мы смотрели нос к носу друга на друга,  – он стал говорить, и я слышала его дыхание, ментол жевательной резинки и сигарет.

            -          Ты понимаешь, что любовь она же бесполая, да? Понимаешь? Я боролся всю жизнь с этим, но знал, только он способен вызвать во мне  это.  Мы с детства с ним знакомы, жили на одной площадке лестничной. Играли там, в войнушку, в прятки, салки, да неважно все это… Неважно. Мы росли вместе, общее детство. Я привязался к нему как брату, которого никогда не было. И однажды, знаешь, нам уже по пятнадцать было, мы дома одни  были. Делали уроки, спешили, чтобы быстрее побежать во двор пить пиво и курить первые сигареты. Сидели рядом локоть к локтю, я чувствовал его, тепло тела, легкий запах, и вдруг что-то случилось во мне. Мне так стыдно…- Голос его сорвался, и он закрыл рот рукой.

-          Продолжай, ну что ты, – я погладила по щеке.

-          Потом, он повернулся. Посмотрел в глаза. До сих пор помню этот взгляд. Жесткий, холодный, он словно бритвой по лицу. И мы… - он взглянул на меня, опустил глаза, снова посмотрел. Я все поняла. Кивнула.

-          Мы избегали друг друга. Я заболел, лежал дома и думал все время о нем. И о том, что было между нами, что надо поговорить с ним. А он, он и родители вдруг уехали. Представляешь. Он знал, что они переезжают. Но молчал. И он уехал, так и не попрощавшись со мной. И я снова стал прежним. Старался забыть его. Стал встречаться с девушками, но сама знаешь, – он улыбнулся.- А вчера мы столкнулись с ним в баре. Он и я. Стали друг напротив друга и даже слова не сказали. Сели в машину и поехали к нему.

            Он уткнулся мне в плечо.

            -          Давай выпьем, – я достала из шкафчика бутылку украинской водки. – Жаль, льда нет.

            Женька из рюкзака выудил расстегаи.

            -          Богемная закуска. – Я разлила водку по стаканам, и мы выпили. Раз – глоток, два - глоток, три. Выдохнули. Гадость.

            -          Я люблю его. – Женька нервно закурил.

            -          Жень. Так люби. Почему ты переживаешь? Что ты вдруг оказался геем? – я взяла сигарету, чтобы не засмеяться. Надула щеки, но смех вырывался наружу, как газированная вода. Но он засмеялся сам. Мы оба хохотали так, что слезы выступили из глаз.

            -          Я знал – ты меня поймешь. – А главное вовремя поставить диагноз!

            Я смотрела на Женьку, на его встревоженный взгляд, вдруг вылупившуюся застенчивость и смятение, и осознала, как порой трудно открывать самого себя. Узнавать в себе новые чувства, которым, может, и придумали названия, но они какие-то неровные, иные, не так причесаны и красивы в своей сути. А ты живешь уже ими, и мысли путаются, ввязываются в новый рисунок, и вот уже в зеркале отображается другой человек. И хочется не только самому полюбить себя новым, и другим открыться и быть желанным. А это редко бывает.

            -          Знаешь, Жень. Не думай, нет, не так. Ты просто живи, любишь – люби.

            -          Так просто? – он смотрел на меня чуть исподлобья.

-          Нет, это очень тяжело - любить. Главное себя не бояться.

            Он молчал. Я почувствовала усталость. А, может, слегка запьянела.

Женя неожиданно рукой притянул меня к себе и поцеловал.

-          Можно? – он смотрел мне в глаза. Страх…

            Я кивнула. Почему нет. Я знала, чего сейчас он хочет, и стала снимать с него свитер. А мне тоже нужна разрядка. Я хочу. Водка, сигареты, обнаженный  парень с дерзким взглядом, признания в пристрастии к мужчине, слишком эротично, так пусть…

            Придя домой, я застала на диване девушку- призрак.

            -          Опять ты,  - я сняла обувь и села рядом с ней. – Ну что ты ко мне привязалась?

            Она молчала. Сидела, обхватив руками ноги, уткнувшись носом в колени, и молчала. Грустная, в белой робе.

            -          Так и будешь молчать?  -  я включила телевизор. Она не пошевелилась. – Знаешь, а мне тоже хреново. Поэтому я сейчас сделаю омлет, и мы посмотрим с тобой чудесный старый фильм: «В джазе только девушки».

            Так я провела вечер, перешедший в ночь. Мы сидели с призраком и смотрели фильм. Она даже немного повеселела, хотя и не произнесла ни слова. Я отвлеклась от мыслей, что бешеным темпом скакали в моей голове. Иногда смеялась внутри себя с того, что никому   даже не смогу рассказать, что сижу и смотрю кино с девушкой-призраком, а мой друг оказался геем, а внутри меня живет птица. Мир сошел с ума. Нет, зачем обвинять мир. Я сошла с ума и мой мир. И кажется мне, что я одинокая лодка, барахтающаяся посреди моря, надо мной нависли грозовые тучи и идет сильный дождь. Мокро, темно и никого рядом. Ни света маяка, ни корабля.

            Мне кажется, что люди недостойны любви. Ведь никто не ценит это чувство. Стоит кому-то искренне кого-то полюбить, без прикрытия и брони, с тем честным и открытым взглядом, как человек отворачивается и ищет нечто не такое доступное. И сам становится заложником своего чувства. Да, безусловно, в мире есть люди, что идут рядом, держась за руки, ладонь в ладонь. Только я в это не верю. Я верю, что можно пытаться. Но, не отдаваясь до конца.

            -          Какая ты разумная, – она прочла мои мысли.

            -          А ты призрак.

            -          Я в коме. Я же тебе говорила. На самом деле я очень реальна, и еще пока по венам течет кровь. Отравленная…

            -          Зачем ты это сделала? – я повернулась к ней. Она стала еще бледнее. Неужели?...

            -          Я думала, что моя любовь к нему - это вселенная.

            -          Так все думают, когда любят, - я пожала плечами.

            -          Но иногда вселенной мало без кого-то, она сужается, в итоге в горле нечем дышать, ты холодеешь, разум отказывается работать. Он сам нажал – завершение работы, и всё, на ладони твоей масса таблеток, в руках виски отца. И пустота.

            -          Черт, – я закурила. Закрыла рот рукой. – Знаешь либо любовь это болезнь, либо зло, либо кто-то вкладывал другой смысл, даруя нам это чувство.

            -          Определенно! – она присела рядом и втянула носом сигаретный дым, – я даже немного чувствую. Может, я еще жива…

            -          Ты же здесь, а  не в гробу.

            -          Я не захожу больше в больницу. Я боюсь не увидеть свое тело в кровати и осознать, что мои похороны прошли, а я застряла между небом и землей, как все самоубийцы.

            -          Ты…- я замолчала. Она так смешно пыталась втянуть дым, я протянула сигарету ближе к носу, чтобы он стал явнее. – В какой больнице ты лежишь?

            Она вытянула пальцы рук, указывая цифру.

            -          Скажи, а к нему ты ходила?

            Девушка медленно встала и подошла к окну.

            -          Сейчас где-то умирает человек. Ангел стоит на улице и плачет.

            Она закрыла лицо руками.

            -          Люди одиноки. Даже тогда, когда теряют близкого им человека. Они пытаются убедить весь мир, что переживают. Но на самом деле они переживают о себе. А еще люди боятся потерь и зависимости. Я так хотела увидеть его. Но ведь это смешно. Я почти умерла, и теперь мне трудно будет узнать, что он продолжает быть тем, кем был всегда.

            -          Ты не умерла, если еще любишь его.

            -          Думаешь, Там, - она махнула головой вверх, - нет места для эмоций?

            -          Мне кажется, что там все похожи на растаманов. Мир добрый, и ты добрый и медленный.

            Мы обе захохотали.

            -          Скажи, почему ты пришла ко мне?

            -          В этом городе не так много людей, у которых внутри живет птица… - она провела пальцем по груди.

            -          Как тебя зовут?

            -          Алина, – она растворилась опять.

            Я шла по городу. Решила сделать покупки, ничто так не радует, как шопинг. Банальность, ненужность, но радость от того, что в моем шкафу появится парочка новых платьев, давало уверенность в этом погрязшем мире вещей и красоты. А мне хотелось красоты. И вдруг мое сердце подпрыгнуло, ударилось в горло и упало в живот. Ураган. Он шел мне навстречу, держа за руку девушку. Она улыбалась ему. Я тоже любила ему улыбаться. Взгляды пересеклись. Сплелись. Завязались в узел. Они прошли мимо, я почувствовала запах его кожи, вспомнила тепло ладони. Зашла в магазин и остановилась. Яркие цвета, улыбчивые продавщицы, а я стояла и хватала воздух ртом. Сердце вернулось на место. А птица решительно стала вырываться из меня. Она царапалась, била крыльями, кусалась.

            -          Тише, тише, прошу тебя, - я прислонила руку к груди.

            Я долго бродила по улицам, иногда заглядывая в магазины одежды . Купила платье и отличную майку с глубоким декольте. Пусть будет видна грудь. Откроем и обнажим свою женственность.

            Я уже подходила к дому, когда увидела его. Сидел на лавочке возле подъезда и смотрел на меня, так как раньше. Слегка с прищуром, с хитринкой, не умоляя о ласке и ее возможностях, а зная, что я готова, здесь и сейчас, прямо на голой земле.

            Откуда ты, Ураган, что принесло тебя сюда, когда ты знаешь, что я возможно не одна, да и ты только что обвивал своей рукой о женскую талию. Вопросы повисли в воздухе. Я встала прямо перед ним, а он резко обнял меня, и мы замолчали. Я жестом пригласила его к себе.

            -          Скажи мне, что я для тебя многое значу, - попросила я, когда он уходил.

            -          Я не могу.

            -          Почему? Ведь я не прошу тебя признаться мне в любви.

            -          А разве это не одно и то же? – он отвел глаза. Поцеловал в щеку и ушел. Я осталась одна. Подошла к дивану и прикоснулась лицом к обивке. Затем поднесла руку к себе. И весь его запах, снова был рядом со мной.

           

Я взяла нож. Мне кажется это единственный выход.

            -          Дура! – Алина выбила нож из моих рук.

            -          Опять ты,  - я устало села на пол.

            -          Мудрое решение?

            -          Ну, какое тебе дело, а?  Ты хотя бы на секунду понимаешь каково это жить с этой чертовой птицей в груди? И никому не объяснить, что эта тварь там делает? Все время чувствовать эту боль, мучиться и каждое утро просыпаться с надеждой, что она исчезнет, растает. И я снова стану нормальной, как все! Буду ходить в кинотеатры, пить кофе, шутить, покупать вязаные шапки и выкладывать свои фотографии в сети? Искать мужчину своей мечты, а когда найду, успокоиться раз и навсегда. И не попадать в ураганы, бури, ветра…

            Она молчала. Грустно смотрела на меня и молчала. И, кажется, что плакала.

            Женька прибежал радостно-возбужденный. Ткнул меня носом в нос, укусил, обнял. Я улыбнулась. Счастлив. Значит сейчас все хорошо. Сейчас. Именно за это и нужно  цепляться. Ведь завтра все может быть наоборот, а мысли они впереди, и ощущение плохого наступает на горло этому сегодняшнему счастью, не давая ему распуститься во всей своей красе. Я знала это чувство. Бесконечное ощущение расставания. Даже когда держишь за руку, или кусаешь ухо, улыбаясь, что вместе сейчас и здесь, плохое уже щекочет затылок, намекая, минута пройдет, еще одна и – расставание…

            В ателье вошел Ален. Одетый.

            -          О, да вы одеты, -  я нервно потянулась к сигаретам.

            -          О, да вы умеете шутить, - он подошел ко мне и взял сигарету из рук, закурил ее.

            Женька моргал.

            -          О, да я вижу у нас тут любовь с первого взгляда! – он хихикнул. Я бросила на него злобный взгляд.

            -          А вот воспламенять меня не надо! – он поднял руки вверх.

            Я отдала Алену снимки.

            -          Я там подретушировала кое-что. – Я нагло улыбалась.

            -          Не стоило уменьшать размер, я своим доволен,  - он сунул снимки в сумку.

            -          Пошляк.

            -          Ты что любишь пить?

            -          Я плебейка - люблю полусладкое шампанское.

            -          Тогда пошли пить шампанское, – он улыбался.

            Женька рисовал. Нормальный дом на плоском горизонте. Ровный, кирпичный кажется,  с большой трубой.

            Это был полутемный бар. Людей было немного, мы сидели в дальнем самом уютном углу на мягких диванчиках.

            -          Расскажи мне о себе.

            -          Разве так просто рассказать о себе? – я задумалась.

            -          Почему нет? Что в этом сложного?

            -          Ты делаешь свои снимки обнаженным, чтобы понять себя, и спрашиваешь меня об этом?

            -          Хорошо, тогда я расскажу о себе. Я простой парень, который живет творчеством, хочу стать богаче, а еще просыпаться с неповторимой девушкой по утрам.

            -          Звучит красиво. Что мешает?

            -          Не нашел. Была одна. Да ушла. К другому.

            -          Мы все уходим к другим. Но на самом деле никто никому не принадлежит.

            -          Не веришь в любовь?

            -          Нет.

            -          А я верю.

            -          Поздравляю.

            Он налил шампанское, пристально глядя в глаза. Будто читал книгу, строчку за строчкой. И мне было не страшно, что он поймет меня, мне было хорошо. Я хотела этого. Хуже всего, когда кому-то приходиться бесконечно все объяснять, почему нельзя просто чувствовать?

            Мы напились. Сильно. Крепко. Мы говорили о футболе, ногах футболистов. Я дополняла, что в футболе ценю только мужские ноги, красивые они, кривые.

Мы говорили, и все смешалось вместе с градусом алкоголя, оставив лишь легкий привкус во рту. А на утро, проснувшись в своей постели, я удивилась, что он поехал домой. На прощание, оставив мне фразу: «где же ты была раньше…» 

            Неделя промчалась, как скорый поезд, промелькнули лица, природа взмахнула ветвями деревьев, улицы стерлись в единую полосу, я не жила, не была, не думала. В пятницу я поехала в больницу. Алины, девушки-призрака слишком долго не было, так что я начала думать, может, она вымысел моего воображения, а это тревожный звонок.

            Конечно, в реанимацию меня никто не пустил бы. Именно поэтому я взяла обычный белый халат и совершенно с невозмутимым видом пошла по коридорам. Я знала, ничто так не срабатывает, как уверенность в чем-либо. Это как ехать в автобусе, имея проездной билет, как правило, кондукторы проходят мимо.

            Обстановка напоминала фильмы ужасов. Тусклый свет ламп, запах лекарств и снятых с тела бинтов, запах отчаяния и разложения. В большой комнате было занято четыре кровати. На одной из них была она. Совершенно бледная. Но плоть. Я присела рядом и взяла ее руку.

            -          Ты давно не приходишь ко мне, – я тихо прошептала на ухо.

            -          Теперь ты мне веришь? – Алина сидела напротив меня, на коленях у самой кровати.

            -          Я скучала.

            -          Скоро мама придет. Скажи ей, что я жалею, что это было глупо, что я люблю ее, и самое важное скажи…, - она замолчала, - что нет в жизни смысла, никакого, кроме того, что ты придумываешь себе сам.

            -          Но подожди, ты так говоришь, -  я не успела закончить. Она стала исчезать прямо у меня на глазах. Я взяла ее руку, нащупывая пульс. Только не это, только не это, пожалуйста….

            Я не смогла сказать ее матери эти слова. Не смогла. Я стояла напротив неё, а женщина все твердила мне: «Кто вы, кто вы, кто вы?». Маленькая сухонькая с большими карими глазами. Почему именно я была в тот момент, когда её дочь умерла во второй раз. Я выбежала на улицу и курила, душила слезы, слова, крик, распугала людей, кто-то протянул платок, а я упала на землю, и смотрела в небо.

Ты ведь ТАМ?

……………………….Я думала, что моя любовь к нему - это вселенная…………

            Первым делом, когда я пришла домой я собрала в пакет все книги со сказками. Меня тошнило от одной буквы «Л». Все эти золушки, царевны-лягушки, «златовласки» стали горой мусора в черном пластиковом пакете, хламом, что изначально, с детства царил в моей голове той розовой призрачной надеждой. Нет, я не та барышня, что сидит в нежно-белом одеянии у окна в ожидании своего «принца», я та дура, что в каждой небритой щеке искала разрешение на любовь, будто нельзя было просто заниматься сексом.

            Возле мусорных баков я книги подожгла. Золушка прижимала к груди свои хрустальные туфельки, а пламя уже бежало по краям ее пышного платья, фея грозила мне пальцем  и шипела: «вот, сука!», а принц бегал по дворцу в полном безумии. Так хорошо…Я улыбалась.

            -          Что горит? – спросил меня бомж.

            -          Иллюзии.

            -          Грамотно, – он пошел прочь. Унося с собой запах кислых яблок, дешевого вина и чуть-чуть дыма, последнее, что осталось от моего глупого прошлого.

            Никто не звонил и не возвращался. Внутри ночей я прятала свою грусть. Днем оживало лицемерие. Женька третьи сутки пил вино. Они расстались. Его любимый женится. Ведь таков закон социума. И теперь другая будет гладить его по спине. Женька не плакал, но ныл. Скулил.

            -          Я был счастлив так недолго.

            -          Но ведь был. А это уже много.

            -          А теперь что? Что теперь мне делать?

            -          Как и всегда. Жить дальше.

            -          Ты ничего не понимаешь! Ничего! – он прятался за картинами и курил. Я сидела на табурете и смотрела на него. Смешной.

            -          А вроде взрослый человек, – я качала головой.

            -          Не говори, как моя мама, – шипел он.

            -          Жень.  А я тебе нравлюсь?

            -          Хм. Я как-то не думал об этом. Ты это ты. Есть в моей жизни. И все тут.

            -          Спасибо, Женька. Спасибо…- Я смотрела в стену, белую, ровную, гладкую. Как хорошо не думать нравишься ты или нет. Мы все так стремимся к этому. Весь мир пытается нравиться. Каждый. Друг другу ежесекундно, ежеминутно. Любимому мужчине, маме, папе, контролерше в автобусе, коллеге по работе, начальнику, подруге. Мы перестаем быть собой в этой гонке на «лучший, красивый». Фотографии в «одноклассниках»: улыбка, профиль, пальмы, лифчик, грудь, одежда в витринах, реклама по телевизору, цвет кожи, статус в «контакте», марка автомобиля - все вертится вокруг натянутого отношения взаимности. А в итоге? Тошнотворная фальшь. А быть с кем-то и не притворяться, огромная роскошь в жизни. Быть самим собой и не нравится. Просто быть.

            Мне кажется, я застряла. Вне времени и пространства. Три дня, будто вечность, месяц, как один день.

            Ален предложил встретиться. В городе.

-          Давай, я приеду к тебе?

            Почему нельзя стать проще. Свидания это так красиво, если веришь, что впереди тебя ждет совместное будущее. Одна ночь так хороша, чтобы оставить лишь привкус.

            И я приехала. Он встретил меня странно-равнодушно. В белом махровом халате. Будто муж. А я достала шампанское, села с ногами на его кровать и не собиралась ловить напряжение. Я слишком устала.

            -          Я буду называть тебя Леня, слышишь? – я закурила. Будет долгая ночь.

            Утром я проснулась от странного ощущения. Я смотрела на спящего Леню. И ноющее чувство опасности поселилось у меня в груди.

            Вспомнила, что ночью соседи стучали по батарее:

            -Эй, вы твари, хватит орать! – гремели они чем-то по радиатору. Я упала на спину и долго смеялась. А он затыкал мне рот рукой.

            -          Теперь давай тихонечко? – он нежно хлопал меня ниже спины, а я смеялась.

            -          Я не могу, так, ты понимаешь?

            А потом все становится проще. До – вы чужие люди, которых тянет друг к другу, после – вы уже шлепаете, друг друга по попе и смеетесь. Вопрос в том, что дальше…

            Он варил мне кофе.

            -          Тебе помогли фотографии?

            -          Ага. Надо срочно подкачать пресс.

            Мы смеемся.

            Он смотрит на меня, читает, мне страшно.

            -          Не могу тебя понять.

            -          А мне кажется, впервые кто-то понимает…

            -          Нельзя влюбляться в девушек с птицами внутри…

            -          Нельзя, - шепчу я.

            В автобусе он меня целует, притягивая сильно, сильно к себе. Мы с птицей довольны, как-то смущены даже, таким навалившимся счастьем.

            Валяясь в теплой ванне, я вдруг поняла, что буду бежать от него. Есть женщины, которые когда влюблены, парят словно бабочки. Есть те, что прячут свою чувство ото всех, и лишь блеск в глазах, да румянец на скулах выдает их внутренний свет, есть те, то есть я, которые становятся сразу несчастливыми, так  как я знаю, что теперь моя любовь это зависимость. Я буду привязана к нему, не смогу без него глубоко дышать, вкус еды станет мне не важен, мир, мой больной воображаемый мир будет вращаться вокруг него. И это плохо. Это будет болезнь. Как тогда…в восемнадцать лет. Когда уже не  чувства, а океан, и ты тонешь, тонешь, внутри тебя вода, страшно настолько, словно ты болен агорафобией, и любое пространство вне  вызывает дикий страх.

            Я зашла на работу и увидела, что на полу сидит Машка, рядом Женька, оба пьют чай и о  чем-то увлеченно разговаривают. А на стульчике сидит девушка. Судя по росту и сороковому размеру ноги и тела, пришла она ко мне.

            -          Пирог?

            -          ..уковый, - Женька запихивал пальцами крошки в рот.

            -          Она другие готовить не умеет. Девушка на фотосессию? – я взяла за руку посетительницу и повела в рабочее место.

            -          Ну ладно тебе. Я пропала, да. Но я, же вернулась. – Машка подошла сзади и поскребла пальцем по спине.

            -          Я, между прочим, скучала.

            -          А я  как! Ладно, ты работай, потом, все потом…

            -          Оставьте мне пирог!

            Мы с Машкой валялись на полу. Женька ушел куда-то, чтобы вернуться.

            -          Маш, у меня птица внутри живет…

            -          Я, знаешь, ему поверила, неслась туда, еду в поезде, думаю, зачем, куда ты едешь дура, а внутри сердце бьется в такт, тук-тук-тук, и будто счастье замерло…

            -          И открытку я странную получила, будто через год птица умрет, а это что значит, что я умру. А Кто выслал-то неизвестно…

            -          Я приехала и мы в квартиру. Утро, погода хорошая, не то, что у нас в ноябре, месяц пессимизма. А я глаза его вижу. Понимаешь. Такие синие-синие, и думаю, столько тащилась, из одной страны  в другую, по глазам соскучилась. Понимаешь? Я всего неделю там была, не думала, не гадала, мы просто все время были вместе...

            -          Она скребется, знаешь, и то больно, то щекотно, не унять никак…А еще эта дура  дождь не любит. Как дождь она плачет. Я слышу, хлюпает там своим клювом…

            -          Мы гуляли как-то. Я на следующий день уезжать должна была. И вдруг он притянул меня к себе, стал целовать, и тут ба-бах, салют. Будто кто-то для нас. А мне грустно было, и так счастливо. Небо в огнях, это как мои эмоции к нему, желтые, красные, зеленые шары по небу, и внутри так же рвется все…

            -          Недавно видела Урагана…Ничего не проходит бесследно. Особенно боль...

            -          Мы прощались.  Без слов каких-то, внутри пустота и бессилие. А ночью я проснулась от того, что его нет рядом. И стало страшно, и вот тут я ощутила, что мы расстались. И кажется навсегда. Одна я не могла больше заснуть, все помнила его спину, как тянулась к нему руками, я выбежала в тамбур курить. Села, курила, мимо бежала планета. А я в поезде будто застряла там, где тоска.

            -          Как думаешь, а можно так в лет семьдесят переживать, или эти любовные глупости случаются лишь в молодости?

            -          Зачем ты птицу  завела внутри? Глупость какая-то…

            -          Когда-нибудь мы станем сильнее…

            В такси нас пьяных и неумолкающих ни на секунду погрузил Женька. Дотащил до моей квартиры, раздел и уложил спать. А мы все шептались но, кажется, уже не знали о чем. Повернулись друг к другу лицом и пьяно шептали

            -          Мы дурры… - и хихикали. Так и заснули.

            А Женька, выкурив три сигареты подряд, позже лег рядом с нами.

            Машка стояла в прихожей.

            -          Теперь ты не пропадай, ладно? – она улыбнулась и только сейчас я увидела ямочки на ее щеках.

            -          Ни за что, – я дотронулась до лица. – Так мило. Маш?

            -          А?  - она обернулась в пороге.

            -          Так ты общаешься с тем парнем, к которому ты неслась через всю страну?

            -          Он женился месяц назад, – она пожала плечами и ушла.

Леня позвонил в полночь. Мы с Машей гадали на картах. Леня был пьян и требовал меня сейчас и здесь же. Быстро одевшись, я понеслась в ресторан. Накурено, темно, много людей, музыканты грохочут инструментами. Он сидит у барной стойки. Обнял, быстро порывисто поцеловал.

            -          Я не могу быть с тобой, слышишь! -  я кричала ему на ухо.

            -          Почему? С чего вдруг?

            Он вытащил меня на улицу, и мы побрели. Я молчала. Я не хотела признаваться в том, что боюсь и не верю. А Леня не настаивал совсем. Просто целовал. Потом кричал:

            -          Почему?!

            -          Мы не подходим друг другу!

            -          Почему?! Что ты надумала уже!

            Город тих, четыре утра. Ну, кто кричит в четыре утра? А мы кричали. Друг на друга. Я идиотка. А он вообще голый фотографируется, а я с птицей внутри.

            -          Я знаю, ты будешь ждать моего звонка, – сказал он, садясь в такси.

            Я пришла домой.

            Маша ушла, оставив на столе записку «у меня свидание!» и  приготовленную ею пиццу.

            Я упала в кровать, раскинув руки. Птица внутри расправила крылья. Как же ты надоела мне.

            И вспомнила Кешу. Он не спрашивал, не настаивал, просто любил меня. А Ураган все смел в кучу мусора, все мысли и эмоции, и стало это ненужным хламом у обочины.

И я хлам. Старый ржавый чайник.

            Птица, не согласившись, укусила меня.

            -          Ты еще и кусаешься…

            Я вычеркивала Ленин телефон из памяти мобильного. Я закрывала глаза и стирала его образ. Расплетала узлы, что завязались между нами. Ведь я знала, он очередная пропасть, слабость, которой я противостоять не в силах.

           

            Месяц протянулся уныло, но подползало лето, моя любимая пора года. Прошла сильная гроза. Я забралась на подоконник, боялась очень, но смотрела, как взрывается небо, курила и думала о стихии. Ничто не может укрыться. В грозу было страшно одной.          Пришла смс. От Него. «Тебе не страшно, малыш?»

            Только Кеша и помнил, как я боюсь грозы.

            Иду. Как тогда. Никого не ищу, лишь ответ, что делать с птицей. Открытка в сумке. Птица внутри. Перед глазами не дорога, а она, та, что мяла кораблики, та, что умирала в лесу с выкорчеванной грудью вся в крови.

            Я курила, глядя на реку. У воды всегда так спокойно. Вечер наступил неожиданно, или я просто так долго бродила. Я посмотрела на часы. Странно. Было половина двенадцати, хотя я вышла утром, а идти до парка 20 минут. Опять город мой играет со мной в странные игры. Прямо стратегия, а не жизнь.

            -          О, да, столько проблем!

            Я повернулась. Рядом стояла девушка в красной легкой курточке и кепке. Широкие плечи, высокая, чем-то похожая на мальчика.

            -          О чем вы, простите?

            -          Можно на «ты», – она улыбнулась мне. – О тебе. Стоишь, куришь, думаешь, чувствуешь себя несчастной и потерянной, ищешь что-то.

            -          Это у меня написано на лице? – я не понимала.

            -          Да. Я, представь, по лицам читаю.

            -          И что дальше?

            -          Ха! – она повернулась к реке и вытянула руку. На ладонь села чайка. Большая, она моргнула глазом и улетела ввысь. – Как думаешь, кто более несчастлив, мальчик, что болен тяжело раком и вынужден проводить свое время в онкологической больнице или богатая дама, что не знает из какого рода дерева ей выложить пол в доме.

            -          Мальчик,  – я закрыла глаза. Как глупо все.

            -          Не-а, не мальчик. Мальчик счастливее, так как он может испытывать больше радостей, чем дама.

            -          Не понимаю…я… - задумалась.

            -          Ты понимаешь. Не нужно сравнивать его болезнь, не нужно жалеть нищих, завидовать богатым, дело в другом. Сколько поводов у человека, независимо от его статуса испытывать радость. Мальчик, что лежит в больнице радуется, маме, солнцу, отсутствию временной боли, радуется следующему дню, игрушке, праздникам и несуществующему деду Морозу, а наша дама все равно найдет повод быть недовольной, ведь в итоге пол ей положат криво. А от мастера будет пахнуть рыбой. Поверь, я знаю, - она улыбнулась.

            -          Вот же как.

            -          Да, так просто.  – Она широко улыбнулась, – научись радоваться, а не огорчаться, ищи радость даже в трещине на асфальте. Оглянись. Сколько людей. Все разные, с разными судьбами, пороками и желаниями. Мы не ставим свое веселье против боли, свою любовь против ненависти, мы просто живем, вдыхая воздух каждый день. И все одинаково умудряемся быть несчастливыми. Может пора перестать видеть в конечной цели истинное счастье, ведь все равно умрем?  - Девушка прищурила глаза.

            Я задумалась.

            -          А ты собственно кто?

            -          Просто человек. А теперь иди к трамвайным путям, тебя там уже ждут. Она махнула в сторону площади.

            Я не удержалась и решила заглянуть в ТОТ бар. Внутри все было точно таким же. Но в баре не было посетителей. Совершенно пустынное помещение. На столах бокалы с вином, пивом, орешки в хрустальных вазочках, салфетки, надкусанная пицца. На барной стойке расставлены стаканы. Воздух густой, как подсолнечное масло, витает сигаретный дым. Я замерла в ожидании. Может  ли так быть? Где люди? И вот пицца пропала. Исчезла. Опустел бокал с пивом. Будто в баре были люди, но я их не видела.

            Если бы здесь был художник, он мне бы все объяснил. Картина! Я обернулась. Она висела на стене, огромная с сотней лиц на полотне.

            Воздух сгущался, и мне стало трудно дышать. Но птицу я не чувствовала. Впервые за долгие месяцы, мне показалось, что ее нет внутри.

Ночь упала на город. Под ногами валялся плакатный листок. На нем оказалась реклама художественной выставки. И такое знакомое лицо. Значит,  встретимся.  Я положила рекламку в сумку. Спасибо, бар.

            «Почему я скучаю по тебе, а ты нет?»- я написала сообщение Урагану, но не отправила его. Сохранила в Черновиках. Чтобы читать, думать и однажды стереть. Но мысль зацепилась на затылке и невидимо не оставляла меня в покое. Это несправедливо.  Ведь когда страсть -  непреодолимое желание на уровне физического влечения, все эти феромоны, тестостероны, эндорфины, что-то там бурлит в крови, и тело горячее, успокоит холодный душ, неправильные мысли, а когда скучаешь – внутри такая пустота, которую заполнить может лишь он. И выкручивает, как суставы ноют у стариков, так душа томится в ожидании, а сердце, будто ход замедляет, чтобы глупо подпрыгнуть лишь в увиденном знакомом силуэте, так похожем на него. А где он?.

            Я стираю слово любовь. Мне не нравится давать определение. Я не хочу, чтобы мое сердце подчинялось тому, что я сама не понимаю. Если я знаю, как выглядит стул. То пусть стулом и зовется, но если я не понимаю природу своих эмоций, зачем мне давать ей название? Лучше клички, может. О, да это идея. Урагану – ураган. Так и было. Растерзанная душа на дне мусорного бака. Кеша – свет. Свет, тепло, огонек, всегда грел меня своим дыханием, мои замерзшие руки, холодные пальцы на ногах, укрывал ночью пледом, резал лимон в чай и целовал в щеку, оставляя тепло губ на коже. Леня -  пропасть. Падать красиво и захватывающе, но что будет, когда я упаду?

            Возле остановки стоял трамвай. Он мигал фарами. И, казалось, улыбался. А впрочем, так  и было. Я ринулась к знакомой железной фигуре. Двери открылись. Я вошла в салон. Пустой трамвай, без пассажиров и водителя, он гудел, пыхтел, жил. Тень дрожала в свете фонарей, будто говорила мне: «Спасибо. Видишь, мы вместе».

            Двери с шипением закрылись. Я села у окна. Мы поехали. Прислонившись к стеклу, я закрыла глаза. Слушая стук колес, это мирное тук-тук, что я всегда любила в поездках на трамваях, я разбросала мысли, словно осенние листья в воздухе.  А моя птица забилась, словно сердце, больное аритмией. Она царапалась и кусалась, рвала мою плоть, я чувствовала, как внутри образовываются глубокие раны, кровь сочится и капает в желудок, крики и вздохи издавала она.

            Трамвай увез меня за город. Привычно я выглянула в окно. Как и тогда трамвай шел по проложенной кем-то дороге, в никуда. Словно ходил здесь всегда и подбирал пассажиров. Правда, остановок не было. Был лес, темный и пугающий. Ночью всё принимает другие очертания.

            «Ш-ш» - распахнулись двери. Оказывается, я заснула. Боль в груди была невыносимая. Я вышла. И ужаснулась.

            Я оказалась перед огромным полем. Над ним простиралось бело-серое небо, словно кто-то начертил круг над землей. А все поле до самой кромки леса было усеяно трупами птиц. Черные, большие, они валялись в кровавой пене, кое-где блестели ножи, острие ножниц и спиц. Тысячи мертвых птиц. Ни звука, ни крика.

            Я прислонила руку к груди. Тишина. Но я знала, она там, внутри меня, в страхе прижалась ко мне, и я будто мать была, что вынашивала свое дитя. Только сейчас я была той, что хотела изъять ненужный мне плод и выбросить на помойку.

            -          Я так не могу,  - я села на землю. Передо мной простиралось необъятное кладбище птиц, и может, мне нужно было оставить здесь и свою птицу. Взять ножницы, и вырезать в груди дыру. Но представив себе это, я ощутила, что не хочу. Не хочу, чтобы она лежала здесь на сырой земле под серым полотном неба, без звезд и луны, солнца и тепла, чтобы гнила в этом месиве.

            А потом я поняла. Обернувшись, я смотрела на трамвай, и вспомнила, как с Машей мы искали тень по всему городу, для него, зная, как это странно и глупо жить без тени, и как, наверное, тяжело. Так и я, уже не смогу без птицы, ведь мы, кажется, одно целое. Пусть царапается, ладно, но без неё в груди станет много места.

            Я вернулась в трамвай. Он тронулся с места. Кладбище осталось позади.

            -          Да ладно, год прожить тоже неплохо. А если умирать, так вместе, слышишь, – я погладила рукой живот, птица уже блаженно лежала там.

            Из сумки извлекла открытку. Чтобы еще раз прочесть ту странную надпись. Но, те ужасные слова исчезли.  Лишь светло-коричневым силуэтом проступала на белом фоне парящая птица.

            Трамвай прозвенел счастливо, я смеялась. Мы возвращались в город.

            Я заснула. Мы ехали долго обратно, и вдруг остановились. Я открыла глаза. Кругом была темнота. Не просто черная, а слишком черная, как машинное масло, она казалось, проникала через щели дверей, и было в этой темноте что-то жуткое. Я подошла к дверям. Они распахнулись. Спустившись на ступеньку к самому краю, я убедилась, что не могу видеть ни земли, ни неба, ничего. Странно. Тут вдали светлая точка появилась и стала приближаться к нам. И вот передо мной Алина. Все та же, прозрачная, неуловимая, грустная.

            -          Ты?

            -          Я, - она едва улыбнулась, я хотела сделать шаг ей навстречу, но жестом она остановила меня. – Стой. Тебе сюда нельзя.

            Мы сели на ступеньки.

            -          Что это?

            -          Это пустота, ничего, этого места не существует. Послушай.

            Мы молчали. Тишина проникла в салон трамвая, ни звука, ни шороха, даже мое дыхание будто остановилось.

            -          Часто люди говорят, внутри меня пустота, хорошо бы ничего не чувствовать, и ты, и я, мы задумывались об этом, правда? Так вот оно это место, где нет ничего и поверь, стоит сделать тебе шаг в пустоту, ты исчезнешь, даже твоя душа сотрется и сольется с этой чернотой. Жизнь, это возможность чувствовать, даже в несчастии ты живешь, даже в грехе, ты ощущаешь.

            -          Зачем я здесь?

            -          Ощути эту пустоту всем сердцем, подумай.

            -          Что-то я устала думать. У меня не голова, а сплошные мысли, Алина. Они словно рой мух, хочу их разогнать и…- я осеклась. Чернота стала надвигаться в салон.

Нас немного качнуло. Алина засмеялась.

            -          Что случилось?

            -          А трамвай-то трусишка, - она шептала мне на ухо, - он потихонечку поехал. Испугался видимо.

            Мы захихикали. А трамвай набирал скорость и убегал из мрачного места как можно быстрее.

            Мне хотелось спросить Алину как, Там, но что-то в ее взгляде меня останавливало.

            -          Алин. Ты прости меня, но я так и не смогла…

            -          Нет. Все на самом деле получилось, – она пристально посмотрела на меня. И в ее глазах я увидела ее ту, живую, из плоти и крови, дрожащими руками она запихивала таблетки в рот, смешивая привкус со слезами и виски. За окном шел дождь, а она сидела на полу и подбирала таблетки,  вокруг неё плавала боль.

            Алина закрыла глаза, и видение исчезло. Она встала и шагнула со ступенек. Превратившись в белую бабочку, она улетела прочь, в пустоту. Я знала, что лишь во снах увижу её теперь.

            Трамвай закрыл двери. И вздохнул с облегчением. Чернота сменилась городским пейзажем. Мы неслись мимо домов, и мне казалось, что здесь меня не было несколько лет.

            Вернись. Просто так. Чтобы в моем доме снова стало тепло. А мы с птицей постараемся удержать это тепло, чтобы ни случилось. Ты не узнаешь о ней. Нет, я не скажу тебе ни слова. Я заварю нам чай, мы включим радио, а ночью, засыпая, я буду дышать тебе на ухо, чтобы ты слышал, я здесь. Я рядом. До следующей весны.

            Кеша открыл мне дверь.

            -          Чай уже заварился, – и улыбнулся.  Сумка была не разобрана, так много вещей, подумала я.

            Я выложила листок с указанием выставки, чтобы не забыть сходить и увидеть знакомого художника, что искал ответы на странные вопросы. Хотела узнать, что ищет тот художник теперь.

-          Знаешь, - я помешивала сахар в чашке. – Я так рада, что ты здесь.

-          И я, – он дотронулся до моей руки.

            Ты, я, город, улицы, птица, трещинки в асфальте…

            -          Он женился, - Женька хныкал в трубку.

            -          Женька – а, – я прошептала его имя.

            -          Я знаю, все будет хорошо. Я уезжаю. Завтра приходи меня проводить.

            -          А как же я?

            -          Но я ведь вернусь. Просто я хочу побыть один там, где меня никто не знает. И это будет Амстердам!

            Мы смеялись.

            Ночью я проснулась от Его прикосновения. Точнее от того, что Кеша закинул на меня ногу, а мне стало жутко неудобно и тяжело. Но я лежала, не шелохнувшись. Дрожала внутри меня птица, не от страха, а от того, что ей нужно было привыкать к тому, что я полюбила ее, и себя с ней. А это было новое чувство. Другая жизнь…